Деревня… Даже в самом этом слове скрывается столько доброты и тепла, что сразу же вспоминаются горячие ватрушки из русской печи с домашней сметаной, вкус свежей ароматной земляники с молоком и ржаным хлебом, запах сена, только что уложенного в стог, мычание стада коров, возвращающихся с пастбища… Кажется, еще вчера в каждой деревеньке кипела жизнь, обрабатывались поля вокруг, гудели трактора, слышалось простое деревенское громкоголосье.
Побывать в Крутогоре мы решили еще зимой, когда Маковеевы-старшие рассказывали про свою родную деревню с такой любовью, что невольно захотелось увидеть эти места. Александр Витальевич Клешнин и Людмила Павловна Рудометова, когда-то проживавшие в Крутогоре, легко откликнулись на нашу просьбу стать нам и попутчиками, и экскурсоводами.
По старому, местами выбитому до глубоких ям, асфальту мы едем от деревни Пурлы по направлению к Пижемскому заказнику.
Вот они, мои родные Некрасы, — произносит Людмила, делая ударение на последний слог, когда мы проезжаем мимо открывшегося среди леса чистого от зарослей пространства. – Вот Карпаты-угры, вот здесь пищетара была, здесь жила тетя Капа, здесь – дядя Миша с тетей Маней, тут Зайковы, Парфеновы, еще одни Парфеновы, на противоположной стороне Тотмины. А вот тут большой красивый дом с оградой, в нем Пестовы жили, на горке.
Людмила рассказывает об этом так, как будто только вчера покинула починок Некрасовский, перебравшись в Крутогор.
Вот этот овраг называли Мокрушей, — дополняет Александр, — самое гиблое место, самое непроезжее, здесь параллельно семь дорог проходило, которые потом в одну сливались. Правда, по какой из семи не поедешь, никогда не можешь быть уверен, что выкарабкаешься из грязи. Мокрушу никак не объедешь. Мужики шутили, что трезвым по этой дороге не проедешь, говорили, что им положены фронтовые сто грамм, чтобы с боем преодолеть участок. Помню, когда я учился классе в седьмом, довелось с Игорем Васильевичем ехать, да что-то фронтовых он лишку употребил, так и пришлось мне за руль садиться. Как выехал – не понимаю. На 66-ой, на вездеходе, и на той случалось увязнуть по кабину… Дорогу построили в 90-е годы, да только разъезжаться уже начали из деревень в это время.
Сова! Вот сейчас вспорхнет и улетит, не дав сделать снимок. Ан нет! Смотрит строго, ревностно охраняя заповедные места, как будто спросить хочет: «Кто такие? Зачем пожаловали? С добром ли? Я теперь тут хозяйка!»
…Мы проезжаем мимо остатков какого-то здания, и Александр поясняет, что на этом месте был логомобиль, который вырабатывал энергию. Оказывается, мы уже в починке Линовский, точнее, там, где он когда-то располагался. И опять наши попутчики безошибочно определяют: «Овчарня, маслозавод, липы…»
Вот только вчера я смотрел фотографию, где липы наши – огромные, раскидистые. Брат мой с друзьями возле этих деревьев на фотографии.
…Воспоминания, сбивчивые и неупорядоченные, нахлестывают друг друга, Александр и Людмила то замолкают, то начинают говорить быстро и весело, то вдруг в голосе кого-то из них появляются нотки грусти. Как давно это было, а кажется, что только вчера.
Мы подъезжаем к деревне. Крутогор встречает нас стройным рядом пушистых раскидистых сосен – от трассы до деревни метров двести, и сосны как будто специально ограждают грунтовую дорогу к первым домам: «Вот, мол, смотрите, тут же он, путь к деревне. Мы, сосны, на страже, чтобы не заросла тропинка, чтобы помнили люди…»
Вот тут склад, вон там хранилище, вот и наш дом… — Людмила, наверное, умышленно пропускает слово «был» и рассказывает обо всем так, будто вот она — деревня. Да только нет ее!
Крутой горы, как ожидалось, в деревне нет, но находится она на возвышенности. Она не видна, но деревня все-таки располагается на горе, и с южной стороны к лесу крутой склон просматривается. Еще один факт говорит о том, что Крутогор выше других деревень – подземные воды здесь глубоко прячутся. Раньше, когда вода для нужд жителей исключительно из колодцев доставалась, добраться до нее было не так-то просто.
Вот здесь был самый большой и глубокий колодец в 25 метров глубиной, — показывает Людмила на небольшой ров, в котором видна деревянная дверь. – Подходить ближе опасно, колодец старый, плохо укрепленный. Раньше после дождя на огородах фонтанчики били, маленькие такие, веселые. Кажется, вода должна бы рядом быть, а колодцы копать начинали, и не достать воду – так глубоко.
Мы двигаемся по деревенской улице. По улице ли? Ни справа, ни слева домов нет, только огромные заросли сирени напоминают о том, что здесь жили люди, обустраивали свои территории, сажали цветы, трудились на земле, а в праздники собирались на гулянья.
Веселая была деревня. Гармонистов в ней было ни один и ни два, — Александр произносит эти слова с особым чувством, поскольку сам когда-то был знаменитым гармонистом. – А какие гулянья были! Клуба в деревне не было, так молодежь у конторы собиралась, а как летом комары нападут, бывало, и в конторе спрячемся, через окна забирались внутрь. Но не приведи бог, председатель прознает, тут уж все врассыпную. Не то, чтобы боялись Виталия Петровича Поплаухина, но уважали очень. И понимали, если за дело наказывал. Хозяин был! А теперь чья ты, деревня? Кто твой хозяин?
Молчит деревня, да и не ждет Александр ответа на свои вопросы. Только, как он говорит, если вдруг накрывает с головой, заводит он свой автомобиль – и сюда, к родным местам, к таким заветным и неповторимым, что сколько ни пытайся рассказать, все равно нужных слов не найти.
…Чем отличался Крутогор от ряда других деревень? Да ничем примечательным. Разве что тем, что был здесь свой маслозавод, на котором угощали ребятишек очень вкусным маслом. И тем, что свой кирпичный завод здесь был. Или еще тем, что наряду с обычными фермами здесь была птицеферма, где разводили кур, а еще — звероферма по выращиванию чернобурой лисы. Вместо магазина была в деревне лавка, где, как ребятня судачила, продавались очень вкусные конфеты «в подвертках», но позднее, как у всех, и магазин появился. Еще одна закономерность – очень многие жители уехали из деревни именно в Братск, где кипели молодежные стройки. но главное отличие все-таки в другом кроется – в людях, которые, где бы ни жили, вспоминают свою деревню добрым словом и всегда готовы бросить все дела и сорваться сюда, чтобы вдохнуть звенящий чистый воздух, почувствовать, как прибавляются силы, и жить дальше воспоминаниями.
В последний раз большим деревенским коллективом мы собирались вместе в 2004 году. Прошло 18 лет, но мы точно знаем, что впереди обязательно будут новые встречи. В тот год из Кургана приезжала Галина Киселева, в девичестве Поплаухина. Всего на пару дней приезжала. Мы ее встретили с поезда, привезли сразу в Крутогор, а на другой день она уехала. Уехала, но стихи написала, добрые, трогательные, с любовью к родной деревне. Тогда нас много собралось. Большинство, конечно, тех, кто поблизости живет, но были и дальние гости, — Людмила рассказывает о той давней встрече так, как будто это вчера было.
Вы не только о самой деревне, а о людях напишите, — просит Александр, — у нас жили такие замечательные люди. Вот, например, двоюродный брат моей мамы Вячеслав Поплаухин был очень умным человеком. У него целая книжка есть по воспоминаниям о Крутогоре. А у Вячеслава Тотмина ролик снят о нашей деревне, при желании его можно посмотреть на его странице в «Одноклассниках». Многое знает и ведет свой небольшой архив с записями и фотографиями Ирина Кирпичева, ранее Маковеева, которая сейчас в Нижнем Новгороде живет. Она, пожалуй, самая старшая из нас – тех, кто жил в деревне…
Мы как раз подходим к дому Маковеевых, тому самому, который появился в Крутогоре в числе первых. Когда-то, в те времена, когда разъезжались отсюда местные жители, хозяева этого дома уехали из Крутогора в Братск Иркутской области, а спустя годы, вновь вернулись на родину, обосновавшись в Пижме. Их дом как будто ждал, что вот приедут, вот вернутся, вот снова станет он жилым и ухоженным. Так и случилось. Хозяева хоть и живут в Пижме, но бывают здесь часто – скамеечка под окнами, банька рядом с домом, укрытая от холода рассада в огуречниках и даже разбитая возле крылечка цветочная клумба – все говорит о том, что здесь течет жизнь. И опять же колодец, заглянешь в который, и сердце замирает от леденящей душу глубины. Попробовать бы водицы, да достать ее не так-то просто, только хозяева, приловчившись, могут с этим справиться.
В 1931 году у Евдокии Степановны, которая жила здесь, сын родился, — вспоминает Людмила, — так она под окнами через дорогу малину собирала, как малыша спать уложит – и за малиной. Потом здесь дома появились, и на месте вот этих зарослей целая улица тянулась. Сейчас снова все зарастает, пожалуй, к 2031 году опять малину можно будет на этом месте собирать.
Даже не сразу улавливается мысль о том, что прошло всего каких-то сто лет, а перемен столько, что на газетную полосу всего не уместить. Был лес, в котором собирали женщины малину, потом на месте леса появилась деревня, в которой жили простые и очень счастливые люди. Никто не собирался покидать насиженных мест, как говорится, от добра добра не ищут. Но чьим-то росчерком пера было преднаписано укрупнить колхозы. Не стало Крутогора, как и многих деревень в окрестности, в районе, в области, да и по всей России. Вновь зарастают поля, с таким трудом разработанные дедами и прадедами, не пасутся стада коров на бескрайних лугах, не тревожат звенящую тишину трактора и комбайны. И лишь сова сидит на ветке дерева у обочины дороги, да кружит голову аромат сирени, что благоухает на месте палисадников возле домов, да жаль, домов-то нет…
Татьяна ПОСАЖЕННИКОВА.
Фото Ю.Тихоновой